Уборщик
Отец Игнасий вошел в келью, закрыл дверь и вогнал в щель между коробкой и полотном маленький деревянный клин. Кельи не положено было запирать, здесь не было замков, засовов и даже щеколд, но иногда дело требовало некоторой уединенности от любопытных глаз.
Он обошел ложе, представлявшее собой низкий, грубо сколоченный помост, покрытый рогожей, наклонился и выдвинул из-под него большой, обитый железом ларец. Многие из братьев-доминиканцев все бы отдали, чтобы заглянуть внутрь знаменитого ларца отца Игнасия, где тот, согласно молве, хранил улики и вещественные доказательства против ведунов и некромантов, столь обильно расплодившихся в последнее время. Кости и когти драконов, клыки оборотней, русалочьи хвосты, даже могущественные бесы, заключенные в древних сосудах – какими только сокровищами молва не наполняла это скромное вместилище!
Однако ларец был пуст. Почти пуст. Отец Игнасий омыл руки в чаше со святой водой и только потом поднял тяжелую крышку. Он извлек оттуда небольшой и странный предмет, описать который человек Средневековья вряд ли смог бы. Маленький прямоугольный корпус из неизвестного материала – не дерево и не железо,– с надписями на незнакомом языке, крохотное, меньше фаланги детского пальца, окошко из темного стекла, а также тянущиеся из корпуса тонкие нити, словно бы сделанные из воловьих жил с каплевидными наростами на концах... И крошечная выпуклость, подобная бородавке правильной округлой формы.
Хмурясь и потея от волнения, монах вдел в уши каплевидные наросты – и осторожно нажал на «бородавку». Окошко засветилось голубым светом, там заплясали темные письмена, а в уши полилась дивная, неземная музыка, одновременно высокая, чистая и – животная, сладострастная, возбуждающая. Вот так дьявол ловит невинные души в свои страшные сети! Отец Игнасий стоял некоторое время неподвижно, внимая пению, потом решительно выдернул нити. Просто не укладывалось в голове. Если бы ему рассказали об этом волшебном устройстве, он никогда бы не поверил, поскольку глупым сказкам не место в этом мире – это отец Игнасий знал наверняка. Но вот он держит его в руках, он его осязает, видит своими глазами и слышит своими ушами. А ведь кроме этого устройства есть и другие...
Вот. Он достал еще одну вещицу. Коробка из плотного пергамента или бумаги. Она сильно пострадала от воды, покорежилась, но письмена на ней не смылись. Внутри коробки – трубочки, наполненные неведомым зельем, от которого исходит запах, в чем-то сходный с пением того волшебного устройства,– приятность и омерзение.
Или вот это устройство. Оно побольше размером, и окошко здесь пошире, и «бородавки», «бородавки»... множество блестящих «бородавок». Отец Игнасий нажал на одну из них – окошко вспыхнуло ярким светом. Недоверчиво прищурив глаза, он смотрел на мигающие буквы: «Введите PIN-код», силясь проникнуть в смысл этого послания. Потом окошко погасло. Некоторое время отец Игнасий продолжал сидеть неподвижно.
Потом он вздохнул, сотворил краткую молитву. Придвинув ближе чашу со святой водой, он один за другим опустил в нее эти странные предметы. И стал смотреть, что получится.
Ирак. Усиленный взвод на марше
– « Балтимор» вызывает «Хьюстон»... «Балтимор» на связи!.. «Хьюстон», как слышите? – монотонно повторял радист. Он прижимал к голове наушники, боясь пропустить малейший звук.– «Хьюстон», «Хьюстон»!.. Вызывает «Балтимор»! Как слышите?..– Он повернулся к командиру: – Глухая вата, сэр!.. Ни шороха!
Капитан Маккойн, который в силу сложившихся обстоятельств был вынужден пересесть в штабную машину, сказал ему просто и доходчиво:
– Свяжись с этим чертовым «Хьюстоном»! Вызывай дальше!
За окнами тянулся однообразный унылый пейзаж, который в последние часы стал еще более унылым и однообразным. Финиковые пальмы, которыми была обсажена обочина, теперь исчезли, остались только глина, песок да сероватая растительность, слегка похожая на нашу пижму.
– А разве обед вашим распорядком не предусмотрен? – вопрошал с заднего сиденья Макфлай, обращаясь к капитану. Кажется, этот толстяк был единственным человеком во взводе, каким-то чудом сохранившим аппетит.
Он подождал ответа, не дождался, хмыкнул, потом схватил сидящего рядом Гроха за рукав рубашки – Грох заметно вздрогнул и громко воззвал к нему:
– Я, конечно, извиняюсь, герр профессор, но мне говорили, что в корпусе морской пехоты даже на передовую обед всегда доставляют вовремя. Есть такая особенность у этого рода войск!..
Профессор по возможности отклонился от него и осторожно кивнул.
– К тому же, уважаемый коллега Грох, я страдаю язвой двенадцатиперстной кишки! Мне прописан строжайший режим!
– Язву можно вылечить голоданием,– оживился Чжоу. Он был фанатом нетрадиционной медицины.– Если хотите, я распишу вам методику...
Кенгуру вышел из полудремы.
– Извините, Люк, а геморрой нельзя вылечить по этой методике? – вполне серьезно поинтересовался он.
– Голоданием? Не знаю. А вот иглоукалыванием – наверняка...
– «Балтимор» вызывает «Хьюстон», как слышите?.. «Балтимор» на связи!.. «Хьюстон», как слышите? – бубнил радист.
Радист повернулся, взглядом спросил капитана Маккойна: вызывать дальше?
– Узнайте, что там у Палмана,– сказал Маккойн.
В танке была своя коротковолновая станция и свои позывные для связи с Аль-Бааром – на тот случай, если дело дрянь и штабная машина окажется уничтожена.
Радист вызвал Палмана по местной связи. Местная связь работала, но Палман ничем их не порадовал. Он пробовал связаться с базами в Насирии и Самаве, потом просто вслепую прошелся по всем частотам: УКВ, ДВ, СВ. Эфир оказался чист, как в первый день мироздания, даже развлекательные и новостные станции не пробивались.
– Это из-за бури? – спросил Маккойн у радиста.
– Не знаю,– сказал тот.– Атмосферные помехи действительно создают шум...
– А шума нет,– кивнул Маккойн и перевел взгляд на небольшой, размером с книгу, стальной корпус станции, закрепленный над перчаточным ящиком. Потом посмотрел в окно.– И бури тоже нет.
Он хорошо помнил времена, когда радисты таскали на себе увесистые короба, от которых на позвонках появлялись наросты, получившие в военной медицине название «радиогорб». То была простая, может даже допотопная, но вполне работоспособная техника, испытанная и отработанная в настоящих войнах. Потом появились эти хай-тековские штучки, спрятанные в изящные пеналы из пуленепробиваемой стали – легкие, напичканные автоматикой, сверхнадежные. Но когда связь пропадает, то никакой разницы между допотопной и ультрасовременной радиоаппаратурой нет.
– Какие еще причины могут быть? – спросил он.
– Станция в полном порядке, сэр,– сказал радист, догадавшись, что он имеет в виду.– И у Палмана все в порядке, иначе мы бы не слышали друг друга.
– С Палманом вы связываетесь по местной связи...
– Это не имеет значения, сэр. Это «Ди-Ар-5», комплексная развертка.
«Боже мой, комплексная развертка»,– подумал Маккойн. Он еще раз посмотрел на свои часы: было двадцать минут третьего. Часы на приборной панели «Хаммера» показывали шесть минут третьего, хотя их подводили на 55-й отметке, совсем недавно.
Капитан обернулся к Макфлаю:
– А сколько на ваших?
– Почти четверть,– буркнул профессор.– Слушайте, а когда мы наконец...
– Четверть чего? – перебил его Маккойн.
– Четверть третьего, если вам угодно.
По местной связи капитан опросил всех. На механических, электронных, кварцевых часах личного состава был полный разнобой – от двух ноль одной, до двух двадцати. У Шона Смита стрелки показывали два тридцать пять.
Это уже что-то новенькое, подумал Маккойн. На всякий случай он записал показания в журнал похода, после чего приказал выставить на всех часах ровно четырнадцать тридцать. Так было восстановлено единообразие, но капитан не успокоился. Подтверждались его самые худшие опасения, правда, подтверждались каким-то нелепым образом. Огромной силы подземный толчок, затем непонятная хворь во взводе, и тут же полное отсутствие связи, будто натовская Глобальная Система вместе со всеми ее спутниками-ретрансляторами, а также любые источники радиоволн в радиусе пятисот миль просто испарились... На этом участке они должны были проехать по меньшей мере четыре блокпоста, но не увидели ни одного, как корова языком слизала. А тут еще все часы спятили вдобавок.